Опыты на людях

Сегодня я решил пойти в консерваторию на концерт, посвященный 100-летию со дня рождения Георгия Свиридова.

Свиридова я знаю по наиболее "раскрученным" вещам типа "Время, вперед!", "Уральского напева" и музыки к кинофильмам. Сурово-патетическая или нежно-лирическая музыка, слушая которую, представляешь себе бескрайние просторы нашей страны, причём почему-то зимой.

Что-то наподобие я и ожидал услышать. Концерт назывался "Привет, Россия - Родина моя!", что, казалось, не предвещало ничего плохого.

Организаторы же решили продемонстрировать публике другие грани таланта композитора, составив программу почти исключительно из романсов и других вокальных произведений.
Концерт был "Гала-", что в понимании товарищей из консерватории означает три отделения по полтора часа.

В четверг, после работы, слушать три с лишним часа романсов! И каких романсов!

Композитор, казалось, жил в атмосфере мрачной безысходности. Умело находя в многовековой русской культуре подходящие по тональности стихи, он талантливо клал их на протяжно-беспросветную музыку, добиваясь поистине выдающегося эффекта.

Со сцены на сидящую в зале публику накатывали волны беспросветной тоски. Меланхолия, тщета бытия, вселенская печаль вливались мне в уши. Многие произведения исполнялись впервые. Я подумал, что это неудивительно - в брежневскую эпоху с её дежурным оптимизмом такой концентрированный заряд тоски вряд ли бы нашёл понимание у музыкальных цензоров.

Слов романсов часто было не разобрать, но общая тональность не оставляла сомнений в том, что лирический герой страдает во-первых давно, а во-вторых привычно.

Даже, казалось бы, весёлые и шуточные тексты Свиридов умудрялся обрабатывать так, чтобы певец произносил "Как яблочко румяное, одет весьма беспечно", а слышалось "memento mori!"

Георгий Васильевич тут, конечно, не одинок. Это общая академическая традиция изнасилования народных песен, когда женские партии поёт мужской голос и наоборот, про то, какая я девица-красавица, исполняет тётка предпенсионного возраста, а страдания страсти излагаются так, чтобы никакого намёка на страсть в голосе не осталось, а осталось одно страдание.

К сожалению, к этому добавилось то, что Свиридов был действительно талантлив.

Через два часа плача и завываний я понял, что больше не могу противиться мыслям о бренности всего сущего и тщете земных усилий. Люди вокруг плакали, а концерт и не думал заканчиваться.

Я был невыспавшимся, голодным, в двух часах езды от дома, с перспективой раннего подъема наутро, и в какой-то момент понял, что всё вышеперечисленное, помноженное на тональность концерта, заставляет меня чувствовать себя по-настоящему плохо.

Не в силах дальше выносить подобное, я, внутренне стыдясь своей музыкальной нестойкости, покинул зал.
Однако выгнавшие меня на улицу волны голосящей безысходности отступили не сразу, и в борьбе с ними я вдруг ощутил порыв к рифмоплётству, чего со мной не случалось уже очень давно.

Концерт Свиридова

Грусть, тоска, предчувствье смерти,
Темень, бренность бытия -
На Свиридова концерте
Люди плакали, друзья.

Безысходный и протяжный
Голос в зале пел, звенел.
На Свиридова концерте
Радость, бодрость - не у дел.

Неподъемная, глухая
В полный рост тоска стоит -
На Свиридова концерте
Люди плакали навзрыд.

Три огромных отделенья,
Полных скорби и тревог
Я, к большому сожаленью,
Всё же высидеть не смог.

Даже не было жаль денег,
Что за вход я заплатил -
Ведь Свиридов, так как гений,
Грусть-тоску в меня налил.

Грусть-тоска, надрыв, страданье,
Холод, темень, звон оков,
Старость, дряхлось, увяданье
И несчастная любов!

Да, я знаю - все мы смертны...
Да, я знаю - все умрём...
...Но зачем же на концерте
Думать только о плохом?

Я ушёл с концерта раньше,
Не нашёл дослушать сил:
Я ещё не столь пропащий,
Ещё жарок жизни пыл.

Поживу, разочарусь,
И тогда на склоне дней,
Может, лучше согласуюсь
С мрачной "Родиной моей"...

...Три часа страданий за свои деньги - это случай, конечно, анекдотический. Но для меня эта история служит ещё и новым подтверждением музыкального гения Свиридова. Давно уже концерт не будил во мне столь сильного эмоционального отклика - пусть и негативного. Часто на концертах мои мысли уносятся куда-нибудь далеко-далеко, и я представляю себе что-нибудь совершенно отвлеченное. Здесь же мне почему-то навязчиво представлялся вожский простор и на нём - эдакий Фома Гордеев, мятущийся и бестолковый, не знающий, что делать со своей жизнью, и оттого бросающийся то на баб, то в монастырь. Я противился, говорил себе, что в жизни всё-таки есть смысл и достойные цели, но музыка была сильнее.
Думаю, если бы составители догадались дополнить программу более жизнеутверждающими произведениями, коих, я верю, у Свиридова хотя бы на один концерт-да найдётся, то всё было бы нормально.