![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
vas_s_alЯ слоупок, поэтому 31 декабря хочу сперва написать о вчерашнем событии, очередной годовщине образования СССР.
Знание и понимание - разные вещи. Одно дело просто о чем-то прочитать, другое - прочувствовать, ощутить это. Пусть даже самую малость.
Я в уходящем году много (относительно прошлых лет) общался с дедами - живыми участниками событий перестройки, и через эти разговоры смог ощутить глубокую трещину, лежащую где-то под снегом, под нарочито вежливыми словами "я, конечно, ничего плохого о таком-то сказать не могу..."
Пока самым важным новым знанием, которое дала мне подготовка лекции по перестройки, является открытие о тотальном стремлении в рынок, охватившем к концу брежневского правления чуть не все руководящие слои.
Всевозможные комиссии и советы, ставшие возникать чуть не на второй день после назначения Андропова, демонстрировали удивительное единодушие в отношении желаемого вектора движения: раскрепощение активности трудящихся, большая самостоятельность предприятий, большая зависимость вознаграждения от конечных результатов труда, большая ответственность коллективов предприятий за эти результаты, снижение административного давления в пользу экономических стимулов.
Это факт, от которого я, по крайней мере, отмахнуться не могу. Брежневский социализм воспитывал своих могильщиков. Как в недрах капиталистического строя растут социалисты, так в недрах "развитого социализма" росли люди, которые считали, что сложившаяся система душит активность, инициативность, предприимчивость трудящихся, и искренне хотели это исправить.
Я понимаю, что "искренне" тут - лукавое слово, в голову каждому не залезешь. Но судя по тому, что многие рыночники потом жили достаточно скромно, что в списках участников рабочих групп по реформе и в списках форбс - разные люди, значительная их доля, видимо, действительно заботилась не о личном кармане, а о судьбах страны.
Поэтому раскол, о котором пишу я - это не раскол между "большевиками и капиталистами", между ностальгирующими по СССР и атлантами рынка, между патриотами и предателями. Деды, в отличие от интернет-войнов, регулярно устраивающих свору в комментах, не заявляют, что надо было оставить всё как при Брежневе. Точно также, как Белые в гражданскую вообще-то были не за царя. Начинали все с единством помыслов, с единой верой, что немного самостоятельности (слово "рынок" первое время не произносилось) будет на пользу.
Раскол проходит по линии объяснений, почему результат оказался столь печальным.
Либералы из команды Гайдара утверждают, что все попытки "скрестить" социализм с рынком были обречены на провал принципиально, что никакое раскрепощение инциативы без частной собственности на средство производство невозможно, а им самим пришлось действовать в условиях кризиса, в который своей нерешительностью ввергли страну союзные реформаторы.
Союзные реформаторы и им сочувствующие в ответ неизменно кивают на Китай. В этой среде Китай прочно стал символом упущенных возможностей СССР, живым доказательством возможности перехода от командной к регулируемой рыночной экономике с сохранением единства страны и повышением уровня жизни.
Личная трагедия людей из обоих лагерей - в том, что обе стороны чувствуют себя проигравшими.
Особенно остро эта обида чувствуется в словах как раз членов гайдаровской команды. Крайне холодно относясь к Путину, они сейчас, доживая свой век на дачах, бессильно фиксируют, как Россия всё больше восстанавливает минусы СССР (цензура, шовинизм, диктат государственных монополий, сковывание личной инициативы и т.п.), отказавшись от его плюсов. Сейчас будет совсем субъективное мнение, но в их утверждениях "другого пути не было" я слышу что-то надрывное. Потому что если сказать себе, что был, то как жить с грузом содеянного?
И если этот раскол чувствуется через 30 лет после распада СССР, который все-таки прошёл относительно мирно, то мне остается только догадываться, какая скрытая злоба должна была жить по деревням после окончания гражданской, когда вчерашним противникам надо было доживать бок о бок друг с другом, одновременно наблюдая, что в действительности получается из идеи, за которую (или против которой) они воевали.
Одну вещь я по итогам этих встреч могу сказать точно: самые активные рыночники (может не все, но многие) были людьми идейными. Не мальчишами-плохишами, продавшимися за банку варенья, а эдакими большевиками наоборот. Думали, что знают, как принести людям свободу. (про мальчиша-плохиша я вспомнил не случайно, я должен сказать, что видимо, в этой vas-s-al.livejournal.com/192858.html записи все же был неправ насчет мотивов покойного).
Конечно, в этом есть большая вина (а может быть большая беда) советских общественных наук. У меня по-прежнему нет ясности, но, видимо, важным кусочком мозаики, без которого объяснение будет не полным, должны быть неадекватные представления о том, что есть советский человек, и что он действительно станет делать, если "раскрепостить его инициативу". Считалось почему-то, что если капиталисты за 300% прибыли на любые преступления пойдут, то наши, советские люди - ни за что.
Видимо, вопрос о причинах, вызвавших столь большое единодушие в движении к рынку в головах советских руководителей, должен стать центральным вопросом изучения позднесоветского периода нашей истории, а вопрос о том, как раскрепостить "хорошую" низовую инициативу, одновременно пресекая "плохую" - центральным вопросом будущих проектов социализма.
Знание и понимание - разные вещи. Одно дело просто о чем-то прочитать, другое - прочувствовать, ощутить это. Пусть даже самую малость.
Я в уходящем году много (относительно прошлых лет) общался с дедами - живыми участниками событий перестройки, и через эти разговоры смог ощутить глубокую трещину, лежащую где-то под снегом, под нарочито вежливыми словами "я, конечно, ничего плохого о таком-то сказать не могу..."
Пока самым важным новым знанием, которое дала мне подготовка лекции по перестройки, является открытие о тотальном стремлении в рынок, охватившем к концу брежневского правления чуть не все руководящие слои.
Всевозможные комиссии и советы, ставшие возникать чуть не на второй день после назначения Андропова, демонстрировали удивительное единодушие в отношении желаемого вектора движения: раскрепощение активности трудящихся, большая самостоятельность предприятий, большая зависимость вознаграждения от конечных результатов труда, большая ответственность коллективов предприятий за эти результаты, снижение административного давления в пользу экономических стимулов.
Это факт, от которого я, по крайней мере, отмахнуться не могу. Брежневский социализм воспитывал своих могильщиков. Как в недрах капиталистического строя растут социалисты, так в недрах "развитого социализма" росли люди, которые считали, что сложившаяся система душит активность, инициативность, предприимчивость трудящихся, и искренне хотели это исправить.
Я понимаю, что "искренне" тут - лукавое слово, в голову каждому не залезешь. Но судя по тому, что многие рыночники потом жили достаточно скромно, что в списках участников рабочих групп по реформе и в списках форбс - разные люди, значительная их доля, видимо, действительно заботилась не о личном кармане, а о судьбах страны.
Поэтому раскол, о котором пишу я - это не раскол между "большевиками и капиталистами", между ностальгирующими по СССР и атлантами рынка, между патриотами и предателями. Деды, в отличие от интернет-войнов, регулярно устраивающих свору в комментах, не заявляют, что надо было оставить всё как при Брежневе. Точно также, как Белые в гражданскую вообще-то были не за царя. Начинали все с единством помыслов, с единой верой, что немного самостоятельности (слово "рынок" первое время не произносилось) будет на пользу.
Раскол проходит по линии объяснений, почему результат оказался столь печальным.
Либералы из команды Гайдара утверждают, что все попытки "скрестить" социализм с рынком были обречены на провал принципиально, что никакое раскрепощение инциативы без частной собственности на средство производство невозможно, а им самим пришлось действовать в условиях кризиса, в который своей нерешительностью ввергли страну союзные реформаторы.
Союзные реформаторы и им сочувствующие в ответ неизменно кивают на Китай. В этой среде Китай прочно стал символом упущенных возможностей СССР, живым доказательством возможности перехода от командной к регулируемой рыночной экономике с сохранением единства страны и повышением уровня жизни.
Личная трагедия людей из обоих лагерей - в том, что обе стороны чувствуют себя проигравшими.
Особенно остро эта обида чувствуется в словах как раз членов гайдаровской команды. Крайне холодно относясь к Путину, они сейчас, доживая свой век на дачах, бессильно фиксируют, как Россия всё больше восстанавливает минусы СССР (цензура, шовинизм, диктат государственных монополий, сковывание личной инициативы и т.п.), отказавшись от его плюсов. Сейчас будет совсем субъективное мнение, но в их утверждениях "другого пути не было" я слышу что-то надрывное. Потому что если сказать себе, что был, то как жить с грузом содеянного?
И если этот раскол чувствуется через 30 лет после распада СССР, который все-таки прошёл относительно мирно, то мне остается только догадываться, какая скрытая злоба должна была жить по деревням после окончания гражданской, когда вчерашним противникам надо было доживать бок о бок друг с другом, одновременно наблюдая, что в действительности получается из идеи, за которую (или против которой) они воевали.
Одну вещь я по итогам этих встреч могу сказать точно: самые активные рыночники (может не все, но многие) были людьми идейными. Не мальчишами-плохишами, продавшимися за банку варенья, а эдакими большевиками наоборот. Думали, что знают, как принести людям свободу. (про мальчиша-плохиша я вспомнил не случайно, я должен сказать, что видимо, в этой vas-s-al.livejournal.com/192858.html записи все же был неправ насчет мотивов покойного).
Конечно, в этом есть большая вина (а может быть большая беда) советских общественных наук. У меня по-прежнему нет ясности, но, видимо, важным кусочком мозаики, без которого объяснение будет не полным, должны быть неадекватные представления о том, что есть советский человек, и что он действительно станет делать, если "раскрепостить его инициативу". Считалось почему-то, что если капиталисты за 300% прибыли на любые преступления пойдут, то наши, советские люди - ни за что.
Видимо, вопрос о причинах, вызвавших столь большое единодушие в движении к рынку в головах советских руководителей, должен стать центральным вопросом изучения позднесоветского периода нашей истории, а вопрос о том, как раскрепостить "хорошую" низовую инициативу, одновременно пресекая "плохую" - центральным вопросом будущих проектов социализма.
